На простой вопрос даю простое объяснение. На сложный вопрос даю сложное объяснение, но не всем нашим слушателям сложное объяснение доступно, это правда. Тем не менее, я продолжаю.
Значит, вот возникла эта история, и когда… да, ступень еще. До этого этот проект… ну, понятно, что он его курировал или он принадлежал, там, президенту Дмитрию Медведеву. Когда Медведеву это стало неинтересно, когда Медведеву это стало… не его проект – естественно, он был немедленно спущен на этаж ниже. Когда он перестал непосредственно курировать проект, проект ушел к человеку, который курирует все политические проекты по своей должности, по своему факту – зовут его Владислав Юрьевич Сурков, да? Первый зам главы Администрации Президента, которому расписано курировать эти проекты. А дальше возникла история, которая заключалась в том, что этот проект прохоровский оказался неподконтрольный Суркову, да? Мы с вами понимаем, что все парламентские и непарламентские партии – имею в виду, зарегистрированные, там, «Единая Россия» и так далее – они находятся во взаимодействии, скажем мягко, с Администрацией Президента. Это факт, и я думаю, что они даже это не скрывают. То есть, я знаю, что они это не скрывают. И Сурков должен был понять свои взаимоотношения с этой партией.
И по привычке, как я понимаю – вот это уже моя конструкция, мое мнение – значит, он попытался установить контроль, как всегда, за списком этой партии, выбрав слабое звено, Евгения Ройзмана. Слабое звено почему? Потому что за Евгением тянется такой… он публичная фигура, за ним тянется такой… скандальная слава. Я не имею в виду его
судимости, которые были, там, сняты и погашены в 1984-м году, 27 лет тому назад, вот еще в другой стране, в Советском Союзе, и, следовательно, не имеют никаких последствий юридических для этой истории. Но это такое оказалось слабое место, один раз уже Ройзмана выгоняли из партии Медведева. И он вот, для того чтобы показать, кто хозяин в этой системе, поставил условие Прохорову. Значит, Прохоров отказался это условие выполнять. Вот человек через «Твиттер» по нику «Озон» говорит: «Что, нельзя было сдать Ройзмана?» Можно было сдать Ройзмана. Вот вы бы сдали человека? Вот вы его позвали, вы его позвали в партию, вы его, наверно, уважаете, вы публично взяли на себя ответственность за то, что он будет заниматься политикой. Потом вас вызывают и говорят: «Знаете, вы его выгоните». Вот если вы, уважаемый «Озон», так поступаете со свои партнерами и друзьями, это ваш выбор. Я представляю себе, я думаю, что Прохоров прекрасно знал, чем он рисковал, да? Потому что борьба шла за понимание, как должна функционировать политическая система страны.
Значит, человек самостоятельный, пришедший из бизнеса, там, 14 миллиардов за спиной, Михаил Прохоров, во-первых, он считал, что он ничего не нарушал и он, там… ему президент дал карт-бланш любых людей набирать, он просто за них отвечает. Когда вы набираете людей в бизнес, вы за них отвечаете, он говорит: «Там, Ройзман, не Ройзман – я за него отвечаю как лидер партии».
«Ах, так?», - ответ был приблизительно такой. Ну, получи, фашист, гранату, что называется. Маски-шоу, я напомню вам, в банке господина Прохорова, дальше некоторые региональные организации «Правого дела», которые слыхать не слышали про фамилию Ройзман до того, начали выражать недоумение. Ну, дальше я не буду про технологию рассказывать.
«Ах, так? - сказал Прохоров, - тогда я уйду в публичную позицию и заявлю о том, что давят на депутатов».
«Ах, так? Тогда мы делегатов съезда будем забирать от вокзала, везти в Администрацию Президента, там им будем объяснять, что они ведут себя неправильно».
«Ах, так? Тогда я выйду к прессе…»
Ну, и дальше что я вам расскажу? Все было на ваших глазах. Вот история, вот она, история, она на самом деле не такая простая, потому что, повторю, что мне представляется, что обе стороны считают, что другая сторона, то есть, стороны, значит, Михаил Прохоров и Администрация Президента в лице Владислава Юрьевича Суркова, а может быть, и Дмитрия Медведева, да? Здесь мне сложнее, но я думаю, - вот тут я думаю, - что Дмитрий Анатольевич так к этому относится. Нарушили контракт, нарушили «шашлычное соглашение» так называемое.
Все, что я здесь говорю – это мое личное мнение. Так вот, а нарушили контракт – ну, вот, значит, вот контракт не состоялся, значит, разбежались.
Поэтому история на самом деле, как видите, более интересная и более сложная, чем, там, кремлевские марионетки, не кремлевские марионетки. И то, и другое, и можно без хлеба, как говорил Вини-Пух.
Значит, о будущем господина Прохорова Михаила Дмитриевича я ничего сказать не могу – не знаю. Могу предположить, но, по-моему, еще рано. Я так все-таки наблюдаю за тем, что он говорит и делает, мне представляется, что он останется в общественной жизни, но не через политические партии, не через выборы. То есть, если вы меня спросите, пойдет ли он в президенты Российской Федерации, которые у нас будут в марте, я бы на сегодняшний день сказал, что я не вижу этого в нем, не представляю, как, почему и зачем. Поэтому, отвечая на вопрос… на вопрос кого-то… на вопрос Евгения Меркулова о возможности настоящего объединения всех отвергнутых политиков, включая Михаила Прохорова, реально ли это – считаю, что нереально.
Вот, собственно говоря, о Прохорове, наверно, все.
...
Давайте посмотрим, что пришло на смс с подписанными вещами. Значит,
вот пишет девушка Элеонора Лозовая: «Алексей Алексеевич, вы очень нежно любите наших олигархов-мошенников». Ну, что вот с такими слушателями делать? Ну, вот где я сказал, что я люблю кого-то или не люблю? Где я говорил про олигархов? Где я говорил, что они мошенники? Ну, вот, я понимаю, поздно – может, лечь спать, я не знаю, что-то такое… лекарства принять попить какие-нибудь успокаивающие. Вот.
Кстати, был вопрос про «Яблоко» из Санкт-Петербурга:
«А вот разве «Яблоко» не справа?» Нет-нет, «Яблоко» не справа. На мой взгляд, по риторике, по программе и по… как бы сказать? Ну, по европейской шкале «Яблоко» - это такие социал-демократы, там, ближе к социалистам, да. Там, их друзья должны были быть, там, Блэр – ну, я имею в виду, чтобы было понятно – социал-демократы Германии, французские социалисты. Нет-нет, это не либеральные правые, это партия, которая другой электорат окучивает.
Так. «А можно Суркова, - пишет Аликон, - не называть по имени-отчеству, а то противно?» По имени-отчеству можно, а по имени надо, потому что, ну, я привык говорить имя и фамилию.
Так, пошли дальше.
Роман пишет: «А что, история с Прохоровым закончилась?» Что называть историей с Прохоровым, понимаете? История с Прохоровым у Прохорова не закончилась, ему 46 лет, как и Медведеву, впрочем, обратите внимание. Вся жизнь впереди, в этом смысле не закончилась.
«Согласны ли вы, что Сурков уже стал мстить Прохорову?» Вы знаете, Борис, насколько я знаю Владислава Суркова, вот, конечно, месть – это возможная история, но он человек очень технологичный. И вот слово «мстить» здесь неточно. Я думаю, что он его обставляет флажками, он ему показывает, что, парень, еще не все ресурсы против тебя я выстроил. Я не думаю, что стоит вопрос о мести. Месть – это что-то такое очень личное. Ну, пока не вижу, скажем так. Пошли.
Наталья: «Прохоров сегодня заявил, что тех, кто за ним пошел, будут преследовать. Пугачеву с Макаревичем – забавно». Ничего забавного нет, мы знаем, что на «НТВ» выйдет фильм про Пугачеву. Ведь преследование – это же и психологическое давление. Вот представьте себе, про вас делают кино. За то, что вы, там, я не знаю, проголосовали не так, про вас сделают кино и показывают – или стенгазеты – и показывают в вашем подъезде, да? Там ваши фотографии детские, удачные, неудачные, приписывают вам то, что вы уже сами забыли про себя – это называется преследовать или нет?
«Значит ли это, - пишет Петр, - что уход Прохорова означает невозможность искусственно имитировать правую идеологию в политической жизни?» Я не очень понимаю слова «искусственно имитировать правую идеологию». Ну, например, вот эта шестидесятичасовая рабочая неделя в том виде, в каком ее имел в виду Прохоров – это правая идеология, именно под этим лозунгом правые пришли во Франции (Саркози я имею в виду) на прошлых президентских выборах. Что имелось в виду? Во Франции, так же как в России, кстати, сейчас, существует ограничение на длительность рабочей недели на вашем рабочем месте. Вы не можете работать больше 40-ка часов на вашем рабочем месте. Если вы хотите заработать больше, работая больше, то вам нужно искать другое место работы, совмещать, да? Значит, во Франции это была 35-ти часовая рабочая неделя, введенная при социалистах. И Саркози шел под выбором правой идеологии, назовем это так, работать больше для того, чтобы получать больше. Снять ограничения, дать возможность людям на своем рабочем месте работать не 35 часов, не 41 час - по соглашению, но и получать больше. И в этом смысле это правая идеология.
Если мы посмотрим на республиканцев в Соединенных Штатах Америки по налогам, да? Их меньше налогов, меньше государства. Это правая идеология. Вопрос: она искусственная или не искусственная в политической жизни? Дело в том, что, конечно же, Петр, это много-много-много таких вещей, да? Ну, старый спор: что важнее, свобода или колбаса, ну, там, лучше и то, и другое, и можно без хлеба. Но еще раз повторяю, Петр, да, что вот начинаешь, вот, это тоже, почему, откуда взялось это 18%? Я думаю, но, я попрошу, может быть, Виталия Дымарского, он будет заменять «Полный Альбац», потому что Жени Альбац не будет в понедельник, чтобы о возможности правой партии или правой идеологии в России он провел передачу. Потому что, как только вот отдельно начинаешь говорить с человеком: вы хотите, там, больше этого, хотите больше этого, хотите меньше государства… Он говорит: да, да, да.
Откуда взялись эти 18%? Именно от того, что вот такие сепарированные вопросы, грамотно поставленные, выявляют сущность человека, сущность его взглядов. Не как он голосует, еще раз, Петр, а сущность его взглядов. И если человек находит в предложенной политической системе, в существующей политической системе близких по взгляду людей, он за них и голосует.
То есть, еще раз повторю: это социология, это наука, а не просто там, да, крики, шум и так далее. Так. Да, да, да, я позову, конечно, я позову, конечно, и Михаила Дмитриевича, и Григория Алексеевича, мы зовем уже, и так далее.
Алексей Козырев говорит: Алексей Алексеевич, почему вы говорите это сейчас, а не два месяца назад?»
А потому что, когда разразился кризис, я стал собирать информацию, стал по этому вопросу, конкретно по этому, встречаться с людьми, обладающими информацией. Понимаете, там люди, обладающие информацией, они тоже вполне закрытые. Но когда нет информационного повода – это я Алексею Козыреву говорю – ну, они и не встречаются. Зачем? Все идет и идет. А вот когда случилось событие, ты начинаешь выяснять, почему оно случилось, и как оно было. Это так же, как, извините, с катастрофой самолета. Я имею в виду «Як-42». Да? Вот никому в голову не пришло разговаривать про аэропорт ярославский в Тутошне, о состоянии самолетного парка 42, о подготовке пилотов. До тех пор, пока не случилось. Это вот так вот Алексею Козыреву я говорю, вот так работаем.
...
Роб пишет: «Как сделать так, чтобы от меня в государстве что-то зависело?» Вы знаете, ну,
я скажу банальность, которую вам все время говорит здесь Сережа Пархоменко: надо быть гражданином. Надо свою позицию, как минимум, озвучивать. Там вот, вы знаете, я еще раз повторю вещь, которая меня там чрезвычайно напрягла вот этим летом, когда на учительской конференции, где я выступал, начали говорить о том, что главное, чтобы дети знали, там, русский язык или русскую литературу, а списывать – не списывать, это другое дело. То есть, мы, учителя, помогаем фальсификации. Я их начал упрекать: вы помогаете, там, нечестно, зачем знать русскую литературу великую, которая, там, учит благородству и так далее, когда вы сами помогаете своим детям, которых вы ведете, там, списывать, за них экзамены сдаете и так далее, и так далее.
Потом я вдруг остановился и подумал и сказал это, за что, в общем, был освистан. Я сказал: «Послушайте, а ведь треть членов избирательных комиссий – это учителя, потому что избирательные участки находятся в школах». И когда мы говорим о фальсификации выборов, о подмене протоколов, о вбрасывании бюллетеней, это происходит на глазах учителей. Так вот, Роб, возвращаясь к вам, что сделать в государстве:
не заниматься фальсификациями, вот, на своем рабочем месте. Вот, не заниматься. И препятствовать им, этим фальсификациям. И этого достаточно много: один человек, десять, десять тысяч… Но это я уже повторяю ровно то, что говорит Сергей Пархоменко.